– Посмотрим, – сказал он. Вино будоражило кровь, и Дарена не казалась такой уж неприятной, – топить-то вам без меня не страшно будет?
– Ничего, как-нибудь! – довольно рассмеялась она и чуть не вприпрыжку побежала своей дорогой.
Он хотел крикнуть вдогонку, чтоб она не смела распускать по Рядку слухи о себе и о нем, но было поздно – Дарена скрылась за поворотом, Нечай только хохотнул ей вслед.
Домой он заявился, шатаясь и еле стоя на ногах – выпитая залпом настойка разошлась по жилам окончательно, а в тепле его совсем развезло.
– О! Залил глаза! – встретила его Полева, – ни стыда ведь ни совести, мама! Посмотрите на эту рожу!
Нечай улыбнулся и легонько потрепал ее по щеке.
– Цыц, баба, – шепнул он ей в лицо, скорчив рожу: Полева тихо взвизгнула и присела от страха.
– Так ее, сынок, – кивнула мама, – распустила язык.
Мишата поднялся ему навстречу, но не усмотрел в нападении на жену ничего опасного.
– Ну? Что староста-то сказал? – спросила мама – вообще-то она испугалась, когда рассмотрела Нечая как следует.
– А ничего не сказал. Работу дал, – Нечай швырнул на стол завернутые в полотенце бумаги.
– А боярин-то что за службу предлагает? – спросил Мишата.
– Не знаю, – соврал Нечай и сел на лавку – у него кружилась голова. Вообще-то к хмелю он был непривычен, и водку в последний раз пил еще с разбойниками, да и там ее не жаловал.
Стены избы поплыли перед глазами, и от воспоминания о службе у Тучи Ярославича захотелось поплакать. Маме, что ли, пожаловаться? Он бы непременно так и сделал, если бы Полева, отойдя подальше в угол, снова не начала ворчать.
– У, злыдень на нашу голову! Посмотрите дети на дядьку своего любимого! Вот пьянь-то подзаборная!
Нечай цыкнул на нее еще раз, она спряталась за спину Мишаты, но не замолчала:
– Чему детей-то учишь? Как на печи весь день валяться да чужой хлеб задарма трескать?
Только тут он вспомнил о десяти рублях чужеземной монетой, поковырялся в кармане и хлопнул ею по столу:
– На, братишка, корми меня не задарма. Хватит на первое время?
Мишата привстал и посмотрел на монету во все глаза.
– Ты где это взял, а?
Мама тоже подошла поближе, и вокруг стола собрались трое племянников, разглядывая монету – золота они, наверное, никогда не видели.
– Не украл, не бойся. Туча Ярославич за одну услугу дал. Честные деньги.
– Ой, батюшки, – мама села на скамейку, – да за какие ж услуги такие деньжищи дают, а?
– А не скажу, – хохотнул Нечай.
Потом Мишата макал его головой в бочку с водой во дворе, потому что Нечаю стало совсем плохо. Нечай помнил только, что сопротивлялся, но не сильно. Помнил еще, что его рвало, а брат заставлял его пить воду. В себя он пришел только за столом, когда мама вытирала ему голову полотенцем, а Мишата пихал ему в рот кусок хлеба с соленым огурцом.
– Что ж ты, братишка, не закусываешь? – довольно мирно ворчал Мишата, – или это на радостях, что деньги получил, а?
– Много ли радости в деньгах? Были деньги – и нету у меня денег, – вздохнул Нечай, хрумкая огурцом.
Мама легонько стукнула его по затылку:
– Непутевый…
– Ну и непутевый, – согласился Нечай.
Полева помалкивала с тех пор, как увидела золотую монету, и Нечай, глянув на нее, снова скорчил ей рожу, но на этот раз она только недовольно отвернулась.
К ночи Нечай вспомнил, что обещал Дарене прийти сегодня в баню. Он достаточно протрезвел, и теперь его мучило похмелье: от собственной глупости голова заболела еще сильней. Ладно ходить по лесу за деньги, но в баню-то чего его потянуло? Оборотней ловить? Да десяток конных, вооруженных людей и то испугались!
Конечно, баня – это не лес. Но и там погиб человек, и там кто-то стучал в двери и невидимкой ходил кругами! И глупые девки продолжают там гадать? Чокнутые! Если и идти туда, то только за тем, чтобы увести из по домам и как можно скорей! Нечай застонал и уперся лбом в стол.
– Что, братишка? Голова болит? – спросил Мишата. Он уже лег, Нечай же от скуки рассматривал бумаги старосты – спать ему совсем не хотелось.
Нечай поднял голову.
– Ничего, – ответил он, – поболит и перестанет.
– Да ладно, сейчас поправим голову-то. Погоди.
Мишата встал, зажег еще одну свечу и полез в подпол с двумя кружками в руках. Нечая едва не стошнило, когда он услышал, что брат цедит в кружки вино. Интересно, Мишата сменил гнев на милость из-за десяти рублей? Или просто пожалел брата? В детстве Мишата Нечая любил. Его все тогда любили, как ему казалось. Мысль о десяти рублях стала Нечаю еще более неприятна, и забота Мишаты показалась притворством.
– Во, – Мишата высунулся из подпола и поставил кружки на пол, – и огурчиков еще.
– Не надо, – скривился Нечай.
– Давай-давай. А то ведь и не уснешь!
Но легкое вино действительно помогло: мрачные мысли вылетели из головы, прошла тошнота и головная боль. Мишата надеялся допытаться, что это Нечай сделал для Тучи Ярославича, но Нечаю говорить об этом вовсе не хотелось, и брат от него отстал. Нечай отговорился тем, что хочет проветрить голову, оделся и ушел из дома: Мишата давно зевал и посматривал на лавку, где спала Полева.
На темной улице Нечай почувствовал себя неуютно – воспоминания о вчерашней ночи навалились на него с новой силой, и луна, освещавшая Рядок, только добавила в эти воспоминания подробностей, о которых Нечай предпочел бы забыть. Мелькнула мысль позвать мужиков с постоялого двора, чтоб не ходить в баню одному. И топор он прихватить не подумал…
Но стоило ему выйти на дорогу, как желание кого-то звать и что-то объяснять пропало. Рядок еще не спал: на одном постоялом дворе распрягали лошадей, на другом веселились пьяные проезжие, на третьем голоса доносились из гостевой избы, и парень с факелом командовал двумя мужиками, разгружающими телегу.