Учитель - Страница 88

– Хочешь, я с тобой пойду? – спросил Мишата.

– Нет, не хочу, – фыркнул Нечай, взял шапку и вышел вон, хлопнув дверью. Еще минута, и он бы вообще не смог уйти. Лег бы на печь, и пусть бы боярин присылал дворовых – стаскивать его оттуда.

Он дошел до калитки под недовольное ворчание молодых бояр, которые заглядывали во двор, привставая в стременах, и тут вслед за ним из дома вышла мама.

– Нечай! Погоди, сынок…

Она стала медленно, неуклюже спускаться с крыльца. Надо было выйти со двора, но Нечай не посмел, вернулся.

– Сынок, что-то тревожно мне… – всхлипнула мама, – дай-ка я обниму тебя на прощание. Сердце не на месте.

– Да что ты, мам… – Нечай скрипнул зубами, – ну, съезжу… Вернусь…

Она обняла его обеими руками и прижала щеку к его груди.

– Ты скорей возвращайся, сыночка… А то я волноваться буду.

– Хорошо, мам, – он нехотя освободился от ее объятий – ему совсем не хотелось, чтоб на его прощание с мамой смотрели молодые бояре. Вот и мама почувствовала… Значит, на самом деле…

– Мне ехать надо… – сказал он сквозь зубы, – иди в дом, замерзнешь.

Но мама вышла на улицу, и смотрела, как он садится на кобылку, что привели с собой «гости» Тучи Ярославича, и как скачет вслед за ними в поле, к лесу. Нечай ни разу не оглянулся, но знал, что она стояла у калитки, пока они не скрылись из виду.

Нет, не потому мама вышла его проводить, что почувствовала неладное. Она уговорить его хотела, разжалобить. Чтоб он ее пожалел… Чтоб согласился с боярином.

Туча Ярославич снова принял его в своем кабинете, недалеко от входных дверей. Признаться, Нечаю хотелось посмотреть на его дом изнутри. В прошлый раз почти стемнело, когда он сюда заходил, а теперь… Нечай увидел только широкую дубовую лестницу, ведущую наверх, несколько высоких двустворчатых дверей по бокам, одна из которых вела в кабинет.

Боярин опять сидел за столом, и снова листал отчет старосты, как будто и не было двух прошедших дней.

– Ты считал оброк для старосты? – сразу начал он, без предисловий.

– Я, – кивнул Нечай.

– Ну ты и подлец! – усмехнулся боярин.

– Почему?

– Правильно посчитал! Я каждый год со старосты лишку снимаю. Сам он считать не умеет, да и Афонька в арифметике не силен. А теперь и не подкопаешься… Обидно.

Нечай откровенности не оценил. И стоять на ковре перед столом ему не нравилось – как на допросе.

– Ну что? – Туча Ярославич сложил бумаги в стопку и убрал на край стола, – понравилась тебе наша литургия?

Нечай напрягся.

– Нет.

– А что так? Или не хорошо тебе было? Или Машка для тебя старовата? Она у меня искусница, – боярин подмигнул Нечаю.

– Мне такого не надо, – Нечай поднял голову.

– Вот как? А что тебе надо? Помоложе девок?

– Мне не надо никаких девок. Я больше не приду. И сменой Гавриле не буду.

– Да ну? – боярин поднялся из-за стола, опираясь на него кулаками, – не будешь?

Нечай покачал головой.

– Под кнут хочешь? Обратно в колодки? А?

– Я лучше под кнут лягу, – процедил Нечай.

– Ух ты! Герой! Не выйдет! В следующую субботу сам не придешь – силой приволокут.

– Не приду, – Нечай снова покачал головой, – и попробуй меня силой приволочь – посмотришь, что получится.

– Да я тебя… Ты кто есть-то? – рассмеялся боярин, – ты вошь! Думаешь, я на тебе управы не найду? Вот суд учиню по просьбе Рядковского схода, например, холопом тебя объявлю, ноздри вырву и на цепь посажу! Хочешь?

– Сажай, – кивнул Нечай.

– Подумай сам: зачем мне беглый колодник на моей земле, а? Ради чего я покрывать тебя стану? За просто так? Нет, мой хороший! Не выйдет! Будешь у Гаврилы учиться, он лучше меня в этом понимает. У него и книги есть на латинском языке.

– Я не буду учиться у Гаврилы… – Нечай скрипнул зубами.

– Хватит! Заладил: не буду, не буду! Будешь, и никуда не денешься! К стулу привяжу, и будешь учиться! Не понравилось ему! Какая фря! Все крыльцо Машке облевал! Утром мужики пришли, думали, там зарезали кого-то. Слабоват ты, братец! Ничего, к этому привыкают.

Туча Ярославич сел на место и откинулся назад, успокоенный своей речью.

– Привыкают? – Нечай шагнул к столу и швырнул шапку под ноги, – привыкают, говоришь? Меня, боярин, пять лет в монастырской тюрьме усмиряли! Я бога вашего ненавижу так, как ты и представить себе не можешь! И мне все равно перед кем на карачках ползать: перед ним или перед дьяволом! Одному угождают молитвой и воздержанием, другому – святотатством и похотью. А все одно – лишь бы угодить! Над мертвыми глумишься? Живым в лицо плюешь? Гробы солдатские копаешь? Расстрига покойников отпевает и православных причащает? Девку на поругание притащил, не побрезговал? Младенцев резать собираешься? Не совестно тебе, боярин? От сытости да от безделья, как дитё, в цацки играешь! А мне не до твоих забав! Я за свое неверие шкурой, до костей ободранной, платил! И еще раз заплачу, не испугаюсь, не надейся. А ты? Ты чем платишь за свою веру в дьявола? К стулу он меня привяжет! Давай, привязывай! Резвись!

Туча Ярославич поднялся со стула с потемневшим лицом:

– Вон отсюда! Чтоб я тебя больше не видел! Завтра же к воеводе нарочного пошлю. Чтоб ноги твоей на моей земле не было! Вон, я сказал!

Боярин вытянул руку, указывая на дверь. Нечай подобрал шапку, отряхнул ее об колено, усмехнулся, глядя Туче Ярославичу в глаза, и пошел к двери.

– Смерд… Только шепни кому хоть полслова…

Нечай оглянулся, широко улыбаясь:

– Не бойся, боярин! Я тебя не выдам! Живи спокойно, веселись, как умеешь.

– Тебе все равно никто не поверит!

Нечай не стал ничего отвечать и вышел, прикрыв дверь. Вот и все: дело сделано. И назад дороги нет. Теперь одно из двух: или напишет боярин воеводе или испугается.