Учитель - Страница 43

– На что ж жаловаться? – не поняла мама.

– На нас… А Ивашка Косой над нами смеялся, но мы ему наподдали как следует, – Гришка хохотнул и добавил разъяснение, – чтоб не смеялся!

Мишата сдвинул на это брови:

– Зачем с соседями ссоритесь? А?

– А что он смеется? – Гришка скуксился и посмотрел исподлобья – отца он побаивался.

– За Ивашку Косого заступиться некому, – строго ответил Мишата, – не хорошо сироту обижать.

Ивашка Косой был единственным сыном у давно овдовевшей матери, Косой Олёны. На самом деле, глаза она имела нормальные, ясные и несчастные, а прозвище осталось за ней от мужа, который действительно косил на один глаз. Ивашка унаследовал от отца это замечательное свойство, но не столь явно, и с виду походил на зайца: крупные зубы, выпирающая вперед верхняя губа над маленьким подбородком, плоский нос и суженые, сдвинутые к носу глаза.

Олёна тоже поглядывала на Нечая с интересом, хотя он помнил ее девкой на выданье, когда уезжал учиться. Дом ее, прежде крепкий и большой, почти развалился, и проезжие в нем теперь останавливаться не хотели. Идти в дворовые она не желала и перебивалась помощью на постоялых дворах, где ей перепадали не столько монетки, сколько сытная еда. Мужики с улицы жалели ее, и подсобляли иногда по дому, с дровами – не могли смотреть, как баба на себе тащит из лесу тонкие стволики сваленных елок, а потом пилит их в одиночку. Поточить и подправить инструмент, отдать одежду с выросших детей для Ивашки, подарить что-то не годное на продажу – умереть в нищете Олёне бы не позволили. Ивашка же рос наглым и изворотливым пацаненком, и никто не видел, чтоб он помогал матери, хотя ему исполнилось одиннадцать лет. Олёна ругала его, иногда шумно и злобно, могла и поддать, но любила сынка – единственный свет в окошке.

После обеда мальчишки снова убежали на улицу, на этот раз с сестрами – в воскресенье отдыхали все, кроме мамы. Полева ушла в гости, Мишата в одиночестве строгал свои клепки. Обычно в воскресенье он ходил в трактир, но в этот день так и не собрался – наверняка, из-за слухов про Нечая. Нечай хотел подремать, но мысль об арифметике не дала ему уснуть: он слез с печки и извел еще один лист бумаги, рисуя счеты. И пока рисовал, понял, что руками никогда такого сделать не сможет. Пришлось просить Мишату – тот руками умел все. Брат только обрадовался, что может помочь, и даже сбегал к кузнецу, чтоб тот вытянул проволоки для надевания косточек.

За ужином дети то и дело спрашивали, будут ли они сегодня учиться писать, или в воскресенье это не положено. Нечай посмеялся и ответил, что это как им больше нравится, а ему не жалко. Они еще не поднялись из-за стола, когда в дверь постучались. Мишата, который почему-то сильно переживал из-за оборотня, напрягся и беспокойно посмотрел по сторонам. Стук повторился, но на мамин крик: «Входите, не заперто», никто не ответил и в двери не вошел. Нечай хотел открыть – он ближе всех сидел к двери, но брат его остановил.

– Я сам открою, сиди, – он снова осмотрелся по сторонам.

Нечай неожиданно вспомнил брошенную баню и шаги невидимки в темноте… Но дома, при свечах, в окружении домочадцев, не испытал никакого страха. Однако на всякий случай поднялся вслед за Мишатой.

Но никаких оборотней, чудовищ и невидимок за дверью не оказалось – к ним пришла Косая Олена, просто от робости не смела войти.

– Здрасте вам, – она, перешагнув через порог, поклонилась на красный угол и перекрестилась.

– Заходи, садись ужинать с нами, – пригласил Мишата.

– Да нет, я ненадолго. И Иванушка на улице ждет. Я с Нечаем хочу поговорить.

Теперь настала очередь напрягаться Нечаю: после Дарены не только девки, но и вдовы его пугали. Но Ивашка, ждущий на улице, немного его успокоил.

– Зови сюда своего дармоеда, и ужинать садитесь, – снова пригласил Мишата – в Рядке по-другому было не принято.

– Ой, если бы я знала, что вы кушаете… – вздохнула Олёна – ее несчастные глаза на этот раз выглядели голодными, и кадык на худой шее еле заметно шевельнулся. Да и воскресный ужин, наверное, показался ей роскошью – мама сварила курицу, киселя и напекла сладких пирогов.

Ивашка явился на зов незамедлительно – понял, что сажают за стол. Олена смущалась и клевала еду, как птичка, Ивашка же наворачивал пироги с овсяным киселем за обе щеки. Вообще-то, был он мелким, щуплым, тонкокостным, но куски пирога исчезали у него в животе один за одним, точно в прорве. Полева смотрела на него недовольно, и подсчитывала съеденные куски, но Мишата только посмеивался, и поперек мужа при чужих людях Полева ничего сказать не смела.

Отужинав, Олена встала, еще раз поклонилась и перекрестилась:

– Спасибо хозяевам, накормили моего сыночка, – она ухватила сыночка за волосы и пригнула его голову вниз, так что тот тихонько завыл.

– Давай, говори, чего пришла? – Нечай не ждал ничего хорошего от разговоров и ожидал расспросов.

– Ой… я даже не знаю… – Олена села обратно за стол, с которого мама с Полевой и девочками убирали посуду, – может, вам помочь чем?

– Сиди, – недовольно сказала мама – она тоже ожидала от прихода Олены подвоха.

– Да мне так неловко теперь… Просить ведь пришла, – Олена вздохнула тяжело, и глаза ее снова стали несчастными и брови жалобно сошлись на переносице.

– Давай, проси, – Нечай вздохнул.

– Я про Иванушку хочу просить… Денег у меня нет, но я бы отработала, чем хочешь бы отработала… Без отца ведь растет, ремеслу никакому не учится, землю пахать не умеет. Да и дурак он у меня… Что будет делать, когда подрастет? Только в захребетники, или в дворовые… Так лентяй он для захребетника, и дворовые такие никому не нужны…