И даже поклонился с довольной улыбкой.
Но пройти мимо не удалось – Афонька остановился и поманил его пальцем.
– Говорят, Туча Ярославич тебя в диаконы хочет рукоположить? – вполне добродушно спросил поп.
– Может и хочет, я не знаю, – Нечай скривился.
– Вот и хорошо, – кивнул Афонька, – мне давно помощник нужен. А то все один да один. В служках бабка старая, еле шевелится: полы моет грязно, в углах пылища, воск для своей пасеки ворует – за новыми свечами в город езжу.
– Ага, – кивнул Нечай, – так может, служку помоложе завести?
– Все службы на мне, от начала до конца. В воскресенье продохнуть некогда, с утра до ночи кручусь, как белка в колесе. Добрые люди в воскресенье вот отдыхают, а я без отдыха остаюсь.
– Ничего, батюшка, зато добрые люди все остальные дни работают, – усмехнулся Нечай.
– А я, думаешь, на печи лежу? То крестины, то отпевание, то свадьбы как зарядят! А исповедовать среди ночи? А соборовать? На четыреста дворов – я один. Тяжело мне без помощника.
– С помощником делиться надо, батюшка! – посмеялся Нечай, – а ты еле концы с концами сводишь!
– Так тебе же Туча Ярославич деньги платить обещается, за службы в его часовне, так что тебе от моих копеечек ничего и не нужно будет!
– Знаешь, батюшка, что в народе про это говорят?
– Что?
Нечай нагнулся пониже, к самому уху Афоньки, и ответил:
– Простота – хуже воровства.
Афонька фыркнул и отодвинулся на шаг:
– Злой ты. Это потому что на проповеди мои не ходишь.
– Да что ж ты такого на проповеди можешь рассказать, чего я не знаю, а?
– Много чего, – уклончиво ответил поп и гордо задрал подбородок.
– Ладно, батюшка. Пойду я, – вздохнул Нечай, – счастливо тебе найти помощника.
Он повернулся и потянул Грушу за руку.
– Эй! – крикнул Афонька ему в спину, – Ты что думаешь, Туча Ярославич тебя дьяконом сделает и все? Кроме Тучи Ярославича еще благочинный есть, а над ним архиерей!
– Да я и к Туче Ярославичу в дьяконы не пойду, а к тебе в помощники – и подавно! – рассмеялся Нечай, оглянувшись. И нос к носу столкнулся с Мишатой, который вышел из-за поворота ему навстречу.
– Как это ты в дьяконы не пойдешь? – Мишата оторопел.
– А так: не пойду и все, – со злостью ответил Нечай.
– Да ты с ума сошел? – брат посмотрел на него растеряно.
– Да, я сошел с ума! – рявкнул Нечай, дернул Грушу за руку и направился к дому.
Но Мишата догнал его и развернул за плечо к себе лицом.
– А ну-ка стой! – лицо Мишаты было сердитым.
Честное слово, если бы Нечай не держал девочку за руку, то мог бы с разворота дать брату в зубы – его разозлил разговор с Афонькой, он совершенно не хотел никому ничего объяснять. И не любил, когда его трогают.
– Ты что говоришь, а? Как это ты не пойдешь?
– Не хочу, – Нечай сжал зубы.
– Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты понимаешь, где ты после этого окажешься? Мало того, что весь Рядок о твоих богохульных речах толкует? Ты еще и против воли боярина пойти хочешь? В лицо ему плюнуть за его доброту? Да я б на его месте сам тебя в колодки забил и конюшни чистить отправил!
– Давай, забей меня в колодки, – прошипел, кивая, Нечай, – не первый будешь!
– Да уж по роже твоей заметно! – фыркнул брат, – Ты о матери подумал? А? Что с ней будет, ты подумал? Она тебя девять лет назад уже хоронила! Девять лет слезы по тебе проливала! От лени своей совсем с катушек слетел! Лучше б ты не возвращался, честное слово, матери бы легче было! Она ведь успокоилась уже, и теперь нате – все сначала!
– Значит, лучше бы не возвращался? Спасибо на добром слове! Прости уж меня, братишка, что я не сдох по дороге, что меня кнутом не насмерть забили, что повеситься силенок не хватило! – Нечай поклонился брату в пояс, делая вид, что снимает шапку, – следующий раз буду знать! Места в доме мало, я понимаю.
– Ты не передергивай! Дурак чертов! Обо мне ты подумал? О детях моих? Ты думаешь, ты будешь перед боярином ваньку валять, а он после этого нас в покое оставит? А? Не скучно на печи-то целыми днями лежать? Уж лучше службы и придумать нельзя, не в поле спину гнуть и не в кузнице молотом махать! Нет, и это тебе лень!
– Да не хочу я! Как ты не понимаешь? Не! Хо! Чу! Я из школы сбежал, чтоб дьяконом не быть! И на тебе – опять! Я лучше в кузнице молотом махать буду! Я… я из-за этого… если б ты знал, где я был из-за этого! И оставь меня в покое! Я сам разберусь, что мне делать!
– Ты, когда разбираться будешь, не только о себе думай! По мне – отправляйся куда хочешь, мне мать жалко!
– Да уж, по тебе, конечно – лишь бы отправить меня куда подальше. А жене твоей – и подавно!
– Да пошел ты, братец! – Мишата со злостью махнул рукой, развернулся и зашагал своей дорогой.
Нечай смахнул волосы со лба и скривился. Надо ж было поругаться посреди улицы… Но хорошо, что не дома. Еще неизвестно, что Мишата скажет маме. Он машинально погладил Грушу по голове и пошел домой, писать отчет для старосты. Настроение, как ни странно, только поднялось, и все крепче становилась мысль о том, что дьяконом он не будет.
Совершенно успокоившись, Нечай почти до обеда просидел над отчетом и успел написать пяток страниц, но только он решил передохнуть и погреться на печи, как в дверь постучали. Полева вышла в сени и строго спросила:
– Кто там?
Мишата еще не вернулся – торговался на рынке с пивоварами, которые покупали у него бочки.
Нечай почуял неладное сразу, еще до того, как Полева открыла дверь.
– Нечай, там Радей тебя выйти просит, – сказала она и хихикнула.
Хорошо хоть просит выйти, а не с топором кидается… Нечай выругался про себя, сполз с печки, накинул полушубок и сунул ноги в сапоги.