Учитель - Страница 34

Одну куклу Груша собиралась положить в люльку к младенцу, но Полева раскричалась на весь дом:

– Куда? Такую грязь! Убери это немедленно!

Груша не слышала ее, и Полеве пришлось отобрать куклу насильно. Девочка расплакалась, и Нечай ее утешал, объясняя, что солома действительно не очень чистая, а малыш потянет ее в рот. В конце концов, она смирилась, и посадила куклу рядом с колыбелью.

Добыча перьев оказалась делом более сложным, чем Нечай мог себе представить. Как-то сложилось, что с домашней птицей он сталкивался редко, и четыре гуся, сидящие за загородкой в подклете, вовсе не собирались делиться с ним перьями. Они устроили настоящий переполох – норовили ущипнуть и громко орали, так что из дома на шум прибежала мама. Нечай к тому времени ухватил одного из них за длинную шею; жирный гусак махал крыльями, толкался неуклюжими красно-желтыми лапами, и Нечаю оставалось только отодвигать лицо, прикрывая его второй рукой.

– Ну что ты делаешь! – мама всплеснула руками, – ты же его задушишь!

– Мам, сделай с ним что-нибудь! Эта тварь щиплется!

– Что тебе надо от него, а?

– Перьев!

– Ах ты, Господи! Да вон же их сколько на полу валяется!

– Это короткие, мне надо подлинней.

– Отпусти птицу и уйди прочь отсюда, я сама принесу, когда они успокоятся.

– Ага, отпустишь его – он меня вообще заклюет, – Нечай расхохотался.

И как у мамы получилось через пять минут достать три замечательных пера? Не иначе, она знала, с какой стороны надо подходить к гусям. Нечай долго похохатывал, натачивая перья. В следующий раз снова придется просить маму, сам он ни за что не согласится сунуться к злобным птахам.

Как он не старался делать вид, что ничего не происходит, вся семья собралась смотреть, как он будет писать – для них зрелище было диковинное, особенно для детей.

– А ты все что угодно можешь написать? – спросил старший племянник, Гришка, который влез на скамейку коленками и придвинул голову к самой чернильнице.

– Конечно, – улыбнулся Нечай.

– А напиши, что Ивашка Косой – дурак!

Нечай едва не рассмеялся.

– Вот еще! Бумаги жалко. Я бы на заборе написал, но ведь прочитать все равно никто не сможет.

– А на что бумаги не жалко?

– На дело не жалко.

– А какое у тебя дело? – второй племянник, Митяй, последовал примеру старшего брата.

– Молодой еще в мои дела нос совать, – отмахнулся Нечай и шлепнул его пером по носу.

– А я? – спросил Гришка.

– И ты тоже.

– А если что-то написать, как другие поймут, что написано? – тихо, почти шепотом, спросила Надея.

– Кто умеет читать, тот поймет, – ответил Нечай.

– И мое имя можно написать?

– Можно, – вздохнул Нечай – бумага стоила по полушке за лист.

– Напиши, ну пожалуйста, – девочка робко вздохнула и глаза ее вспыхнули от восторга.

– Как тебя написать, Надея или Надежда?

– Нет уж, ты пиши «Надежда»! – вмешалась Полева и тоже подошла поближе, – пусть по-христиански будет, все по правилам.

Нечай отложил начатую страницу и написал на чистом листе и то, и другое. Надея захлопала в ладоши от радости.

– А меня? – тут же обижено спросила Митяй.

– И тебя, – успокоил его добрый дядька.

– И меня тоже, и меня! – закричал Гришка.

Нечай написал всех, и малых на всякий случай тоже, и полууставом, и красивой вязью. Он усадил Грушу на колени, и долго объяснял, что надпись на листе бумаги – это ее имя. Но больше всех удивлялись и радовались Полева с Мишатой. Как дети! Водили пальцами по строчке и переспрашивали:

– Вот это Аполлинария? А первая буква какая? А это? Михаил?

– Слушай, так ты и на моих бочках можешь написать, что это я сделал? – у Мишаты загорелись глаза.

– Могу, могу, – усмехнулся Нечай.

– А не сотрется?

– Выжечь нужно, – Нечай пожал плечами, – а лучше клеймо кузнецу заказать.

– А можно я тоже писать попробую? – перебил отца Гришка.

– Только если бабушка еще перьев принесет, – ответил Нечай, и тот тут же сорвался с места с криком:

– Бабушка! Бабушка, надо перьев еще!

Четверо племянников, включая Грушу, до позднего вечера рисовали на бумаге свои имена корявыми буквами, ломали перья и капали чернилами на стол.

– Не жми! – щелкал старшего по лбу Нечай, – сила тут без надобности. Бабушка за перьями больше не пойдет.

– Не жми! – хором повторяли за Нечаем Митяй с Надеей.

– Я не жму! – возмущался тот, – оно само!

– Само! Как же! – фыркал Нечай, глядя на расплющенное перо, которое снова надо было чинить ножиком.

Мишата не возражал против сожженных свечей, глядя на своих отпрысков, а когда те, наконец, улеглись спать, позвал Нечая на крыльцо, поговорить.

– Мне тут одна идея в голову пришла… – почесав в затылке, начал брат, – Я не знаю, конечно…

– Да говори, чего ты мнешься? – Нечай накинул полушубок.

– А писать кто угодно может научиться? – Мишата сунул ноги в сапоги.

– Кто угодно, – подтвердил Нечай.

– Слушай… Может, научишь моих пацанов, а? – голос его был просителен и робок, – Нет, если не хочешь – не надо, конечно…

– Да научу, чего мне стоит, – хмыкнул Нечай – в этом он не видел ничего сложного, это не в лес ездить, деревья валить.

– Правда? – брат обрадовался, как ребенок, – ведь грамотный человек всегда с куском хлеба будет, ведь так? И вообще, скажу кому – ведь не поверят!

Они сели на ступени крыльца.

– Я и бумаги куплю, и чернил, – оживленно продолжал Мишата.

– Чернил я сам сварю, подождать только надо, дня три-четыре. Книжку бы какую достать…

– Достану. Ямщикам закажу – из города привезут. Нечай, ведь это… Мои дети – и грамотными будут, а? – Мишата снова просиял.